Эксклюзивное интервью Первому областному информационному агентству
Лана Литвер
Мы поговорили с Денисом Драгунским о том, каково ему было носить клеймо Дениски до зрелых лет, какие темы он считает запретными для писателя и почему так поздно начал заниматься литературой.
— Представьте, мне 20 лет, я иду по Москве с девушкой, и по три-четыре раза в день меня останавливают молодые мамы со словами: «Ванечка, смотри, это тот самый дядя, который выбрасывал манную кашу из окна!» На 150-й раз это раздражает и бесит, конечно.
— Получается, все истории выдуманы?
— Все, кроме одной. Я, действительно, занял третье место в стиле баттерфляй. Так папе и доложил, вот таким был доверчивым мальчиком. Когда папа расспросил меня внимательно и выяснил, что мы все, 18 человек, заняли третье место, он вернулся к чтению газеты. И только тогда до меня дошло, что это за третье место на самом деле.
Все остальное — чистейший художественный вымысел.
Я не летал под куполом цирка. Не влюблялся в девочку на шаре. Не ездил на велосипеде, не умея его остановить. Не пил ситро, чтобы догрузиться до 25 кило. И нет, я не выбрасывал манную кашу из окна. Но все персонажи в рассказах — реальные люди.
— Я, признаться, решила не задавать вопросов о Дениске вообще, потому что знаю, что тема для вас — не из приятных.
— Дети задали свои вопросы и это прекрасно. Я рад, что «Денискины рассказы» переиздаются много лет, и каждое новое поколение их заново любит. Я думаю, секрет такой популярности в том, что там описана душа: переживания, желания, разочарования, радости и влюбленность ребенка. Папины рассказы для взрослых даже близко не имели такого успеха.
— Но клеймо Дениски вас от литературы закрыло на много лет.
— Гениальная Виктория Токарева, моя подруга, в молодости сказала так: «Не надо тебе писать. Все будут думать, что тебя напечатали только потому, что ты сын Драгунского». На что я ответил: «Ха! А если я не напечатаю ничего, меня будут считать непризнанным гением?». — «Нет, — ответила Вика. — Тогда скажут, что Драгунский пишет такое дерьмо, что его даже не печатают».
Я закрыл от себя тему литературного призвания еще в молодости, когда начал писать сценарий для фильма по «Денискиным рассказам».
Мама сказала: «Напиши сценарий сам? Это столько денег! И ничего трудного, ты образованный мальчик». Я согласился из меркантильных соображений и написал. Ничего хорошего не получилось. Литература — жестокая вещь, этого мотива точно недостаточно.
— Вы работали журналистом и вообще писали политическую публицистику.
— Все правильно, писателем я стал совершенно случайно: занимался политикой и вел политический блог в живом журнале. Наша партия СПС продула на выборах, ее распустили, а блог остался. Так как я был его администратором, то подумал, ну не пропадать же добру! И стал там печатать короткие рассказы, они вдруг стали получаться. Если бы наша партия победила, я был бы сейчас депутатом Госдумы.
— Как вы считаете, человек в любом возрасте может стать большим писателем?
— Ну «большим» — это громко сказано, но да. В любом возрасте. Для этого только, кроме таланта, о котором не мне судить, нужно трудолюбие, смелость. Смелость заключается в том, что…
Понимаете, писатель — такая же профессия, как профессия врача или инженера. Нельзя быть инженером, а по субботам делать операции на сердце. Нельзя быть также хорошим журналистом, а по средам и пятницам командовать полком. Нужна профессиональная загруженность. Нужно бросить все и начать писать. Восемь часов за письменным столом.
— То есть в один момент прекратить зарабатывать деньги и начать писать?
— Да. Иначе нельзя ни на что претендовать.
— Я полагала, что писатель, даже работая электриком, вечером может сесть и писать, просто потому что он не может не написать о чем-то.
— Может написать рассказ о себе, да. Один рассказ один раз. О больших вещах говорить нельзя. Кто-то сказал однажды: «Каждый может написать книгу, которая будет иметь успех, если абсолютно честно напишет о своей жизни». Я знаю такие истории, когда человек писал о себе: книга, действительно, получалась поразительно интересной, все ждали чего-то еще, но чтобы написать такую вторую надо еще двадцать лет прожить.
— Вы верите, что талантливое произведение пробьется, найдет читателя и будет востребовано?
— Не верю. Такое бывает, но очень редко. Если взять любую фондовую библиотеку на более чем десять миллионов экземпляров, то выяснится, что две трети книг никто никогда не спрашивал. 95 процентов из того, что напечатано, не переиздавалось ни разу или переиздавались один раз. Огромное количество барахла на книжном рынке, это история не новая — столько же издавалось и при царях, это нормальный процесс.
О хорошей книге талантливого автора. Можно провести простой опыт. Возьмите те две трети невостребованных книг, возьмите каталоги и посмотрите, сколько в них писателей, которых вы помните. Выдерните с библиотечной полки случайную книгу — вы за голову возьметесь, как такое могли напечатать.
К этому надо относиться так же как к продуктам в магазине. Вот вы приходите в кафе и заказываете что-то конкретное. Вы же не думаете: а вдруг тот пирожок, который я не заказала, окажется непризнанным кулинарным шедевром?
— Для вас сейчас как для писателя есть запретные темы?
— Есть много запретных тем. Точнее, они запретны потому, что их читатели их таковыми видят. А диктат читателя сильнее, чем диктат цензора. Все, что касается гендера и необычных влечений и практик. Темы смерти, тяжелой болезни.
Тема реально тяжелой жизни в Советском Союзе не найдет отклика, потому что сейчас модно ностальгировать по СССР. Поднимется волна недовольства от людей, которые родились в 1995 году: начнут говорить, что это все клевета на великую страну.
Нет хорошего романа об эмиграции, правдивого. Когда я жил в Америке, видел русских эмигрантов. Им очень тяжело живется, нуправда, совсем тяжело. Но я думаю, что если написать об этом роман, то… Одни посчитают тебя предателем, а другие, с кем я в гольф на одном поле не буду играть, наоборот, примут за своего.
— От вас странно это слышать, Вы довольно свободно высказываетесь в своих работах.
— Как журналист.
— Но вы же не думаете, как ваша колонка будет встречена, что о вашем посте скажут?
— Я уже старый просто. Как в той частушке, «дедушка старый, ему все равно». Но я думаю, конечно. Или вот еще тема: в Советском Союзе было антисоветское сопротивление среди рабочих. И нет об этом романа нет. Да, Новочеркасск, но вот и все.
Или о жизни обычных людей в оккупации. Не о героях-молодогвардейцах, а о простых мещанах, которые рассуждали так: ну немцы, ну и что, а нам-то что.. И снова, напишешь такой, а люди скажут, что ты оскорбляешь память. Чью память?
— Вам действительно важно, что скажут?
— Важно, конечно. Потому что атмосфера вокруг произведения сложится такая, что… его не напечатают.
Я понял, как ответить на ваш вопрос. Важно потому, что хочется диалога. Но диалога с тем, кто тебя понимает и хочет слышать то, о чем ты говоришь. Я в этом смысле немного огрубел и отчасти поглупел.
— Поэтому вы полностью выкладываете рассказы в фейсбуке?
— Конечно. Мне важна обратная связь. Ставлю точку и через три минуты публикую. Я иногда даже финальные правки вношу прямо в фейсбуке. Полностью читаю комментарии.
— Многих забанили?
— Многих. За хамство бессмысленное.
— Вы же можете просто издавать книги и не натыкаться на хамство.
— Не могу, мне нужен контакт. Когда я опубликовал один из первых рассказов в журнале «Октябрь», мне было очень обидно, что никто не откликнулся на него. Рассказ был хороший. А тут напишешь — и через пять минут комментарии. Приятно чувствовать пульс.
Мой папа умер, когда мне был 21 год. Я писать начал в 57 лет. Все до этого момента не было творчеством — абсолютно ремесленная работа. Я к этому относился как к заработку. И ничего не получалось.
А сейчас я пишу большие романы, потому что мне важно исследовать истории. Потому что у всего есть корни, потому что только в протяженности сюжета мы находим смыслы.
Я сейчас работаю с книгой «Подлинная жизнь Дениса Кораблева». Я буду рассказывать о реальных событиях, о том, как мы жили на самом деле. Непридуманно, по-настоящему.