Посвящается разведённым родителям и бывшим подросткам
Лана Литвер
Люди разводятся, рассстаются, начинают все заново — в современном обществе это стало настолько нормальным, что даже естественным. Удивление вызывают, пожалуй, пары, которые умудрились не пережить подобного. Переберите ближайший круг знакомых и согласитесь.
Сауны и бани Челябинска
Это неписаные законы, которые негласно утверждаются последние лет двадцать. В мире — несколько раньше, а автор, как мы помним, француз.
Как к любому новому явлению, человеческий организм постепенно привыкает и к новому сценарию отношений: формулирует в терминах социальных наук (разрушение института семьи), обозначает новые ценности (каждый имеет право быть счастливым) и вырабатывает обезболивающее.
Обезболивающее.
Режиссер спектакля Алексей Янковский (Санкт-Петербург)
Режиссер Алексей Янковский вместе с актёрами Камерного театра вслед за французом Зеллером исследует травму разрыва и травму взросления до биохимических процессов в клеточках. И обнаруживает, что обезболивающего нет.
Алексей Янковский рассказывал, что вообще эту пьесу ставить не хотел:
— Сложная пьеса, очень. Я отказался. Но Виктория Николаевна (Мещанинова, главный режиссер Камерного театра — Ред.) настояла. Мы решили, что почитаем с актёрами. И после читки я изменил своё решение. Для меня пьеса стала существовать только, когда я услышал актеров. Я понял, что история может сложиться. Мы собрали пять вариантов спектакля. Это пятый.
…Вот диалог бывших супругов, с которого все начинается. Слушайте, узнавайте свои реплики:
— Это твой сын!
— Тебя это тоже касается!!
— Я не знаю, что с ним делать!!!
— Он бросил школу!!!!
Справа — мама (актриса Елена Евлаш)
Это мама подростка Анна выплёвывает в лицо бывшему мужу шаблонные фразы брошенных жён, все подряд. Громкость выкручена на максимум с первой фразы, без прелюдий.
Ей отвечает смертельно уставший человек, у которого не осталось ни единого мускула:
— Конечно-да-я знаю-хорошо-меня касается-прости-что случилось, — можно слепить его фразы в одно слово и будет самое то. Интонации нет. У него язык не поворачивается в прямом смысле слова.
Диалог сумасшедшего с парализованным. Полная ассиметрия.
Мама, кстати, так разговаривает (не только с папой) весь спектакль — в яркой истерической амплитуде, даже когда спрашивает у сына, как дела: «Как дела!!!» — вот так, без вопроса. Некому убавить громкость.
Папа — актёр Петр Артемьев
А папа Пьер большей частью монотонно бубнит:
— Что случилось?
— Ничего.
— Объясни, что происходит?
— Не знаю.
Бу-бу-бу. Надо учиться. Надо бороться. Надо преодолевать трудности. Бу-бу-бу.
Потрясающий режиссёрский ход: мы слышим голоса родителей ушами сына Николя, ему лет 15-16.
Все друг друга любят и очень хотят помочь. Нет большей искренности, чем желание отца поддержать своего сына и наставить, как говорится, на путь. Он внимателен. Он слушает. Он объясняет — как умеет. Очень старается понять.
Папа и его молодая жена София (актриса Марина Вознесенская)
Актёр Петр Артемьев (ну как он это делает?) проживает на наших глазах полномасштабную катастрофу взрослого мужчины, который всегда все контролировал и во всем считал себя правым. Найдите хоть одного взрослого мужчину, который так не считает.
И вот правила жизни, которые он полагал единственно справедливыми, сломались. Не работают.
Правила такие: в жизни бывают трудные времена. Сейчас как раз такой трудный момент. Это необходимая часть жизни. Это и есть жизнь. Именно так нам рассказывали родители, а нашим родителям — их родители: «В твои годы я уже! Что тебя вырастет? Что будем с тобой делать?». Заданность метронома, раз и навсегда.
Кто-то не согласен? Все правильно. Отец честно и по-доброму увещевает сына, как заговаривает. Но максимы, понятные любому взрослому, подросток не слышит. Потому что они не дают ответа на вопрос «Зачем все это?». Жизненно важный вопрос в пубертатном возрасте.
Все диалоги, с самого начала, идут под странный саундтрек: то ли звук капающей воды, то ли тикание ходиков. Что-то монотонное отсчитывает ритм, как беспрекословный ход однажды запущенной жизни. Трудно тебе, трудно, но вода капает, часы тикают, ты живи.
Потом в эти звуки — очень издалека, сразу не различишь — вплетется гулкий звон церковного колокола и продлится эхом. У него сейчас сложный период. Сложный период.
Николя (актёр Александр Сметанин, которого директор Камерного театра Илья Коломейский после премьеры «Мелкого беса» назвал открытием сезона) — молодой человек, изнутри разорванный в клочья. Его перерезало пополам. Он то бубнит, как папа, то истерит, как мама.
Ему нигде нет места: с токсичной мамой невыносимо, с заботливым отцом, как выясняется, тоже — хотя даже молодая, вызывающе соблазнительная папина жена Софи (актриса Марина Вознесенская) нос не морщит и не включает режим «А как же наше тихое совместное счастье, Пьер!».
Слева направо: папина жена София с ружьем, мама и Николя
Режиссер делает так, что все герои находятся на сцене почти одновременно: молодая Софи может спокойно сидеть на стуле у стены и мазать длинные ноги кремом, пока ее муж говорит о сыне с бывшей женой. Николя может спокойно стоять и слушать, что папа рассказывает новой жене. Ткань не рвётся, переходы стёрты, декорации не меняются — все на равных участвуют в этой истории. В ней нет и не может быть посторонних.
И все дополнительно отражаются в зеркалах, масштабируя сюжет. И зеркальный коридор — такой эффект из неоновых рамок — ведет отсюда куда-то в темноту. (художник-постановщик — Евгений Зорин (Москва).
Нам, конечно, интересно, как он справится, Пьер. Ведь должен справиться, он же хороший, добрый, не какой-нибудь абьюзер. Ну хорошо, ну все были подростками. Некоторые воспитывали и даже воспитали подростков. Они все это переживают, это нормально.
Оказывается, не все.
Пьер в полном бессилии в конце концов встанет перед сыном на колени
Николя в версии Александра Сметанина — самый обычный, никем не понятый, никому не нужный, самый несчастный в мире мальчик. В его жизни все слишком: слишком больно, слишком сложно, слишком одиноко, слишком много ответственности.
Слишком невыносимо. Он так и артикулирует: кричит, обвиняет, зовёт на помощь:
— На меня давит жизнь… Почему ты сделал мне больно?.. У меня в голове одни чёрные мысли… Я не хочу бороться. Ни с кем и ни с чем. Я не могу жить, и в этом виноват ты.
Драма у Алексея Янковского на то и экзистенциальная: никто мальчика не отталкивает, никто его не обесценивает. Напротив — все хотят прийти ему на помощь, поддержать, утешить, спасти. Но вот как?
В какой-то момент — не фиксируешь, когда — включается хор с какой-то молитвенной мессой. Он буквально включается в очередной диалог несчастных родителей, который уже оба ведут на истерических оборотах.
Хор звучит на равной громкости с актёрами, те стараются перекричать. Это вообще ключевой принцип взаимоотношений в семье: каждый старается перекричать, чтобы докричаться, прямо жилы вздуваются на шее. Как будто чем громче ты орешь — тем больше шансов, что тебя услышат. И хор хочет, чтобы его услышали — он такой же участник диалога. Но никто никого не слышит.
Я не очень сильна в церковном песнопении, но высокие сильные голоса из поднебесья как будто отпевают, оплакивают… их всех. Ау, люди, что вы делаете?
Кажется, это кульминация. Потом понимаешь, что нет: кульминация — когда Пьер сломается в рыданиях. Нет, тоже не то. Вот она, дальше, высшая точка — когда родители будут решать, забирать ребёнка из психиатрической больницы вопреки мнению доктора или нет. До вздутия горловых жил, до звона в ушах кричать будет каждый на каждого.
Но нет. Кульминация случится в самый счастливый, неправдоподобно счастливый момент — но в моменте именно так и бывает. Когда все друг друга обожают, счастливы от бытовых мелочей: вот чай, а пойдём в кино, еще съедим мороженое! — и все хохочут. Вот на высоте этого счастливого смеха раздаётся выстрел.
…Все понятно, но почему так больно?
