Пьесу Леонида Леонова поставил главный режиссер Нового художественного театра Евгений Гельфонд
Ваш браузер не поддерживает воспроизведение видео! Пожалуйста обновите его.
Сауны и бани Челябинска
Евгений Рыженьков
Леонова в принципе очень редко ставят в театре, хотя во времена СССР он считался очень талантливым драматургом. Главный режиссер НХТ Евгений Гельфонд считает автора «Русского леса» одним из самых недооцененных советских классиков.
Сначала не понимаешь: почему пьесу запретили, что в ней такого? Вот семья, вот дом, отрезанный от мира метелью. Действие происходит в главном зале дома, где и нет ничего, кроме стола, шкафа и телефона. На старых стенах — только выгоревшие следы от некогда висевших картин, а позади окно, выходящее на снежную улицу. В доме собираются праздновать Новый год, за окном сильнейшая метель.
Только это жизнь в советской стране, где директор завода — главный герой пьесы Степан Сыроваров — не может быть лжецом и грязным дельцом, который к тому же зазывает на домашний праздник ревизора, чтобы того задобрить. В советской семье не может быть загадочного и секретного бывшего мужа — белого офицера, который бежал в Европу и как раз накануне возвращается на родину. Всеми забытый и ненавидимый, он днями ходит мимо окон дома в метель, не решаясь показаться. В советской стране не может быть студентки, которая скрывает настоящего отца, чтобы не выдать свое неприемлемое происхождение. Вообще не может быть человека, который не верит в советскую власть и ее скрепы.
Все лгут, путаются, спорят, кричат и ненавидят друг друга и эту счастливую жизнь.
Напряжения добавляет и поведение героев: все они крикливые, нервные, напуганные. «Говорят, подслушивать научились даже через электрическую лампочку» — и периодически герои читают пламенные социалистические речи в телефон, лампу и просто в окно, чтобы отвести от себя подозрения и отсрочить приезд «черного ворона». Все — притворство, все — ложь.
На сцене много и громко кричат, плачут и много пьют. По нашим скромным подсчетам, на сцене распито минимум четыре бутылки спиртного. В основном залпом. Это очень эмоциональная работа, которая по настроению и антуражу выглядит как социалистическая мистическая хоррор-драма. Причем хоррор, скорее, морально-идеологический: каждый боится только того, что его жизнь будет разрушена, никто не верит в утопический социализм.
Бытовой уклад домашней жизни постоянно прерывается странными сценами с людьми в масках. Они задорно танцуют под диссонансную, грустную и депрессивную музыку из одинокого механического пианино. На заднем фоне за стеклом мелькают персонажи, лица и маски, из-под которых тебя сверлят пронзающие взгляды.
Казалось бы, могут ли быть пугающими детские карнавальные маски мишек, волков и зайчиков? Могут. Странная пластика, напряженная музыка и отсутствие эмоций создают странное впечатление дискомфорта. Иногда люди в масках говорят, но если все герои пьесы говорят как нормальные люди, то маски — пластмассово и гротескно.
Пластмассовые аватары? Печальный маскарад под видом веселого праздника? Стертые лица настоящих людей? Иллюзия того, что за всем происходящим ревностно наблюдают со стороны? Кто?
Все пахнет пылью и рассохшимся деревом, а музыкальное сопровождение из механического фортепиано нагоняет напряжение и усиливает крики, плач и истеричный смех героев, которые в новогоднюю ночь оказались в доме отрезанными от мира метелью.
Чем дальше смотришь, тем больше понимаешь, за что запретили пьесу. Люди, живущие здесь, не верят в социализм, они в нем выживают, поэтому лгут и страшно боятся.
Пьеса с якобы открытым концом. Вот довольный Сыроваров собирает вещи и уезжает в Европу ради огромных денег. Бросает семью, бьет кулаком в грудь и обещает вернуться. Вот ревизор с серьезным видом сообщает, что его уже ждет машина, но мы не видим, что это — черный воронок или такси. И вот домочадцы видят из окна летящий самолет, но есть ли среди пассажиров некий Степан Сыроваров — мы уже не узнаем.
Ветхий, старый дом с ободранными обоями, старой мебелью и следами от картин — не просто дом — вся страна, полная абсолютно разных людей, которые не верят друг другу, живут притворством и боятся всего, пока за окном не утихает метель, и когда распогодится — неясно. Никогда.
«Новый Художественный театр предлагает совершить путешествие в метельную синь 1930-х и поговорить о смысле жизни, о понятиях чести и совести, о тьме и свете, тепле и холоде, о том, что составляет бытие человеческого духа во все исторические эпохи», — так рассказывает о премьере творческий коллектив НХТ.
